Творчество
Колядки в Киеве, 2005
Колядки ОА в "Белых облаках"
Улька
- А ті вуйки, що приходили вночі, дуже били тата? Дівчинка перевела погляд з безхвостого півня на тата.
Тато стояв позаду мами і дивився в ноги.
Збайдужіла – ніби мертва – мама сиділа, не відбираючи хусточки від очей. Хусточка була геть чисто мокра.
- Вони тата не били.
- Вони тата не били, але били вікна?
- Ні, тато бив вікна сам, коли вуйки пішли.
- Але мамка плакала? Так? І казала давати вуйкам бринзу?
- Мамка плакала дуже. А казали дати бринзу вуйки, мама не хотіла, щоби тато давав.
Солодка Даруся, Мария Матиос
25.11.2007
Любава Малышева
Горсточка земли
- о русском издании книги Марии Матиос «Нация»
Пер. с укр. и прим. Е.Мариничева. М.: Братонеж, 2007. – 320 с. 3000 экз.
Русский человек, родившийся и проживающий в Киеве, Ольга Тургенева, пишет мне, Любаве Малышевой, украинскому человеку, родившемуся в подмосковье и проживающему в Москве – я спрашиваю у неё, потому как есть вещи, отсюда мне неочевидные - что природа украинского национализма очень специфична, обусловлена многовековой необходимостью отстаивать свои права на существование себя как отдельной нации. Что в украинском национализме нет имперских замашек или признания себя "избранным" народом, а есть необходимость защитить культурную идентичность. Что национализм в Украине сейчас - радикальное неприятие навязывания неукраинского.
Знаете, почему я с утра отвлекаю Олю от научной работы и почему все прочие мои дела отложены на неопределенное время для написания этого текста? Потому что я третий день читаю небольшую книжку – всего 300 страниц. Три дня – это, по-любому, много. Обычное моё время для такого текста – несколько часов. Книгу Матиос быстро читать я не могла. Потому что плакала после каждой страницы. Потому что я украинка.
Книжку мне подарили в обществе «Мемориал». 23 октября 2007 года всего сорок человек средним возрастом 50 лет собрались по поводу издания сборника украинской «националистической» прозы на русском языке. Собрание вел Александр Даниэль. Рядом с ним сидел Дмитро Стус. Как узка наша полоса протеста. Отец Даниэля, Юлий, когда-то нелегально перевозил стихи заключенного поэта - отца Стуса, Василия. Литераторов, издателей и посла Украины слушали диссиденты и правозащитники, журналистов почти не было.
Что такое говорить про Украину - в России? Почему у людей, представляющих книгу, вышиванки, вуса, тесемки вместо галстука? Это не стремление всегда быть объектом насмешек – ведь так нас учат реагировать на подчеркнутую нац.идею, особенно украинскую? Это, дорогие мои, боль и гордость, определяющие обыкновенное сопротивление. Борьба. Что, скажете, для борьбы мало писать книжки? Но много кто из вас способен даже символически обозначать свою вечную непокорность – оккупанту, империи?
Книга Людмилы Алексеевой «История инакомыслия в СССР» говорит об убыли 20 миллионов жителей Западной Украины с 1931 по 1970 годы. Это и убитые, и депортированные, и неродившиеся.
Мне сложно представить репрессии такого порядка. И я, и мой муж – корнями из тех частей Украины и Белоруссии, которые приналежали когда-то Польше. Имена нашей родни польские, дети рождаются все на одно польское ангельское упитанное лицо. Прадед мужа, как и мой, был зажиточным кузнецом – и был раскулачен советами. Мы ездили еще до рождения сына в Слоним. Я ходила по краеведческому музею – муки народа, который вынужден непрерывно обороняться, вместо того, чтобы жить, застыли книжками, приналежавшими репрессированным, пожелтевшими фотографиями хуторов, расшитыми рушныкамы, записями амбарных книг… Всюду одно и то же противостояние империям.
Я мыслями возвращаюсь домой каждый день. В золотую букиевскую пшеницу: «запомни, вот от этой межи - до горизонта». В наши поля, которые стали колхозными, когда «раскулачили» прадеда, а родных с малыми детьми на подводах вывезли в Сибирь. Почему я это помню? Впрочем, никто больше из моего поколения нашей семьи не помнит. И мама, наверное, не помнит. Только я. Мне, маленькой, бабушка рассказывала. Про партизан. Про русских. Про немцев. Про пытки. Про плен. Про подвалы, в которых прятались. Про сирот. Про награды. И, в общем, рассказывала она монотонно, неэмоционально, с единственной целью, чтобы я запомнила. Без оценки. Как соседи были друг за друга горой. Или наоборот. Про тех, кто становился полицаем. В которого потом «стреляли». И как-то незаметно для меня эти рассказы сплелись в такое болезненное национальное чувство, постоянное присутствие страданий моего народа, что я, не умея писать и читать на ридной мове, будучи русским литератором, всегда чувствую себя частью Украины.
Мария на презентации книжки процитировала понравившуюся ей фразу армянского литератора: «в тяжелые времена создаются гимны»: «Я попробовала создать гимн человеку, затрагивая исторические кровопотёки…<Написать о том, что> законы сердца не всегда соответствуют законам чести или обычным законам…Жизнь испытывает человека ежедневно – всемирной глобализацией, птичьим гриппом, армией людовой или армией крайовой, мне же интересны не ловушки, <в которые попадает человек>, а мотивации человека, попавшего в ловушку». Она рассказывала про свой род, про искалеченную землю, и невозможно было не заметить, что сама речь, сама общая кровь заставляет доверять Марии.
Мария Матиос на Украине – известный бренд, её книги - лидеры продаж. «Солодка Даруся» - книга про любовь, про братоубийственное время - заслуживает нобелевки. Текст, который должен был рано или поздно появиться, чтобы рассказать, как наши общие предки умирали и как они убивали. «Даруся» зачитывается украинскими националистами всех мастей.
Катя, моя подруга из Харькова, не любит Матиос. Она считает, что её книги разжигают межнациональную рознь. Не знаю. Не чувствую. Межнациональную рознь разжигает не великолепная литература, а правительства - чтобы удержать своих рабов надуманными границами. В любом случае, это не повод забывать, какой ценой достаётся свобода и как просто её потерять.
Я ехала из «Мемориала» как раз в тот район, где на днях легитимные русские нацисты совершили серию убийств. На эскалаторе ко мне подошли три невыразительных стриженных квадратных человека и стали рассматривать мой значок. На значке, собственно, не было ничего особенного: зайчик с разводным ключом. Природа отомстит, значит. Ну, гопы окружили меня и ехали, мучительно пытаясь врубиться, что это за заяц. Лбы морщились, рты полуоткрывались, имперская идея проступала лейблом adidas и выпученными глазами. И тут один из них посмотрел на мою книгу и расслабился мимическими мышцами, широко улыбнулся «нормально, пацаны». Ага, на обложке было написано: «Нация». «Вот мудаки, - подумала я, убирая книжку в сумку. – Лучше дома дочитаю»…
[1]
