РУССКИЙ ПРИНЦ С МОНМАРТРА

рубрика "Эмигрантские судьбы" журнала "День" 10.03.2004

Когда пройдет нужда за жизнь свою бояться,
тогда мои друзья с прогулки возвратятся,
и расцветёт Москва от погребов до крыш...
Тогда опустеет Париж.
(Б.Окуджава)


На бульваре Курсель у слияния улочек Пьер-ле-Гран (Петра Великого) и Де-ла-Нева (Невская), где из окна кафе виден купол храма Св. Александра Невского, мы пили Сент-Эмильон с Принцем (Виталием Зюзиным), одним из тысяч русских постояльцев города грёз. Нас познакомил Юра Щекочихин в Переделкино. Герой его очерка о хиппи начала 80-х стал завсегдатаем его «кухонной» компании. Откуда такое прозвище - Принц?

- Молоденький, наверное, был очень симпатичным, девочкам нравился, так и закрепилось.

Он пришел в хиппи после армии, в которую отправился сам, не «кося», вылетев после трех курсов из энергетического института (там среди 26 тысяч студентов было двое некомсомольцев – ну и в конце концов нашли повод их выгнать). Вернувшись, стал работать, а по вечерам учился в студиях по подготовке к маститым художественным вузам. С детства любил рисовать, хотя поступить в такой вуз как-то не получалось. Но в результате чему-то научился. Живописную подготовку сам признает слабоватой, но по рисунку сейчас на Монмартре слывет почти классиком.

Они ходили толпами, бравировали свободой, будучи самыми уязвимыми ее выразителями. Диссиденты были еще как-то защищены западной прессой, а хиппари... Мент мог уволочь кого угодно, но длинные волосы и расшитые штаны хиппи были особым раздражителем. Движение держалось на инициативе и интересной жизни. В Москве были хипповские кафе «Аромат», «Этажерка». Встречались в «Трубе», на «Пушке», на бульварных скамейках (летом). Зимой были «флэты» - квартиры с терпимыми родителями или вовсе без родителей, художественные мастерские, в которых могло отсыпаться по двадцать человек со всего Союза: Сретенка, Арбат, высотка на Котельнической. Искали места, где можно было спокойно притулиться («вот как мы здесь сейчас сидим в этой парижской кафешке, чтобы никто не гонял»). Напротив ЦК комсомола организовали кафе «Русский чай». Встречались, общались, болтали, ели блины, варенье из лепестков жасмина. Увлекались Востоком, узнавали мир.

Хипповские кафе стали разгонять: «Чайник» на Кировской, потом «Турист». В Питере - «Гастрит», «Сайгон»... Входит мент с кучей комсомольцев-дружинников: «Граждане, предъявите документы». «Извините, мы булочку кушаем, в чем дело-то?» Полемика кончается словами: «пройдемте с нами». Власть шла на агрессию, а хиппи от нее убегали.

- Мы отстаивали право показывать то, что мы есть и что мы думаем. Сегодня молодняку у Арбатской плащади, допьяна насосавшись пива, ничего не стоит обнажить зады и проорать что-то вслед президентскому кортежу. Ну и что?
В то время менее дерзкие подвиги стоили дорого. На Гоголевском бульваре милиция избила будущего чудо-математика Федю Поповича. Его заодно с другими «волосатиками» отмутузили, дверью машины голову зажали, потом в Склифе откачивали. После демонстрации в защиту хиппи наступило затишье, потому что о ней написала иностранная пресса. Но потом из попытки команды Принца организовать 6 сентября 85-го художественную выставку на Арбате получилось очередное милицейское месилово.

Он с детства мечтал увидеть мир, понимая, что без комсомольско-партийной карьеры это утопия. Но надежда не гасла. В математической школе собрались ребята из интеллигентных семей. Полкласса уехали: математики, кибернетики, программисты. Он отправился в 91-м в Швейцарию по приглашению священника. Потом во Францию. Через три года скитаний семья, в которой было уже двое детей, получила статус кандидатов в беженцы.
- В приюте, где мы жили, его получили все, кто с детьми и без криминального прошлого. Отказано бездетным или дезертирам из Западной группы войск.
Ощутил ли свободу, о которой мечтал в хипповские годы?

- Определенную - да. Рисую на Монмартре, выполняю заказы, выставляюсь. Но есть и другие ощущения. Во-первых, французское общество – это почти реплика совка: навороченная административная система, бумаготворчество, колоссальное количество инстанций. Во-вторых, в советском обществе люди драли глотку и топили других ради партийно-чиновничей карьеры. Это мерзко, гадко. А здесь дерутся за деньги во что бы то ни стало, что тоже угнетает.

Так что же – опять в хиппи?
- Уже в Москве я стал отходить от тусовок, когда появилась семья. Если у тебя четверо детей, остальной мир меньше занимает. Я с ними обсуждаю что-то, ругаюсь, читаю книги, занимаюсь русским, математикой. Жизнь складывается из бытовых деталей, а не только из событий. Я же не Казанова и не флибустьер.
Лет шесть назад приехал друг из московской тусовки - Саша Ришилье, который поселился в Ницце. Рассказал о десятках смертей. Кто-то из окна выбрасывается, кто-то исчезает, кого-то убивают. Садятся на иглу, выпадая из жизни, из общества. На Монмартре есть два бывших французских хиппаря: Ален и Бернар. По их словам, из парижских хиппи в живых тоже мало кто остался. Образ жизни хиппи - это определенное насилие над организмом. А они как правило люди худенькие, тщедушные. Почему-то здоровяки в хиппари не шли. Теперь и в России – рынок, и молодым героем стал удачливый бизнесмен в костюме и при галстуке. Значит, хиппи не только вымерли, но и идея вышла из моды?

- В любом обществе всегда есть люди, которые противопоставляют себя бытовым штампам и глупому образу жизни большинства, вечное, доброе – преходящим выгодам. Все таки на Западе, если ты здесь живешь постоянно, не нужно сверхусилий, чтобы врасти в общество. Жизнь сама так или иначе наладится, пусть монотонная, но достойная и твоя. А в «совковии» она выталкивает тех, кто не может или не хочет ходить строем или кусаться.

На Монмартр он «каждый раз идет как на каторгу». Портрет – это самая сложная вещь для художника. Гораздо сложнее, чем огромные композиции, пейзажи. И сам ты к себе наиболее требователен, и клиент - к тебе. Но если портрет получился, это замечательно, это удовлетворение, ощущение высоты. Сейчас он реже бывает на легендарном парижском пятачке вольных художников, потому что там жестче следят за нумерацией мест. Монмартр маленький, а художников много. За профессиональную карту надо платить, и большинство тружеников карандаша и кисти, в основном, иностранцев, пытаются работать «по-черному». Из русских официальный номер имеет всего один, и тот почти перестал приходить: оброс связями, рисует хорошие архитектурные пейзажи Парижа, которые гонит в Америку. Среди неофициальных - трое русских... Много поляков, югославов, пара армян. Монмартр, по словам Принца, это особый, демократичный и гораздо более приятный относительно остального Парижа мир. Он закрытый, но только пока ты там не работаешь и у тебя там нет друзей.

Французов как друзей Принц избегает, и если они все же есть, то только монмартровские, которые, варясь в этом котле, оторвались от национальных предрассудков и стали частью пестрого бомонда. С другими французами хорошо общаться по делу, по общему увлечению. Но у них за пазухой всегда есть вопрос, который они в какой-то момент выбрасывают: «А зачем вы сюда приехали»? Французского друга ему трудно представить: «они и меж собой-то не дружат, а уж с иностранцем»... Ох, будто списано со строчек Вертинского и из мемуаров белоэмигрантов. «Гениальную французскую живопись как будто стерли ластиком, прекрасные картины висят по замкам, особнякам, музеям, но французы их не знают, потому что не ходят. В лучшем случае зайдут в Орсэ. Ах, Ван Гог, ах, Пикассо! Живые чувства заменены шаблонами. Вся жизнь заменена шаблонами». Это тоже про французов.

Но при всем при том почему же Париж, а не Москва?

- Если я вернусь, то только когда дети встанут на ноги. Я оторвался оттуда, а здесь мне комфортно. Достаточно иметь возможность туда ездить. Париж всегда одинаков, в нем ничего не меняется, и в этом его прелесть. Хотя и скучновато. Москва же бурлит, высасывает огромное количество энергии, утомляет. Безумные расстояния, неудобный и жуткий транспорт, толпы народа, неорганизованная жизнь. Правда, это остается за кадром, как только попадаешь в круг друзей... Не только в Москве. Когда я приезжаю в Берлин, тоже города не вижу. Москва интересна друзьями. Но они повзрослели, каждый занят своим делом, у всех есть семьи. А главная проблема возвращения для таких, как я, это взрослый сын, армия, Чечня...

Принц хочет, чтобы его дети стали врачами: хороший заработок, положение, жизненное спокойствие. А сын мечтает стать конструктором истребителей.

- Но кого еще истреблять-то? Да, в России лучшие истребители. Ну и что? Зачем это нужно? В то время как наши делали танки, здесь люди строили прекрасные дороги и открывали магазины с изысканной одеждой.
Он не хотел бы, чтобы дети стали художниками, потому что «попали бы в мир глупый, безвкусный, коммерческий, в котором все перевернуто с ног на голову»

на снимке "Принц" - Виталий ЗЮЗИН