Альтернативный образ жизни
Наталья Гвелесиани
Надо же!.. – Идиот!
Всем нам знакома картина – по широкому тротуару движется людской поток. Особи, из которых он состоит, скорее похожи, чем различны. Их объединяет манера перемещения, покрой одежды, способ смотреть в глаза, способ говорить... Все это вместе называется стилем жизни, который помогает им как-то связывать дощечки в подвисшем над бездною мостике.
Но вот в толпу затесался пьяный. Не справившись с общепринятыми нормами пластичности, он, словно щепка, вынесен на самый ее край, туда, где стоят манекенами нищие со старательно намалеванными плакатами "Помогите, умерла мама.", "Хочу уехать, но потерял деньги", " Нет средств. А нужна операция!"
Отвязная его походка, нешармово мятые брюки, жалкий, словно скулящий сам в себе взгляд – как мятый угол бумажного листа. В первую очередь это не стильно и не кандово. Это не катит. Для того, чтобы презрение толпы эпохи виртуальных технологий не урыло вконец осадочные остатки его эго, наш пария вынужден принять меры – черты небрежности в его манерах приобретают заостренно-резкий характер, во взгляде появляется холодок всезнания, в голосе – наигранная непринужденность. В таком шутовском колпаке-футляре пария может получить в толпе вписку.
Вот теперь он – родная достопримечательность, неотъемлемый колорит урбанистического пространства, тот, кто привносит в него природную теплоту. Вот два профессора в джинсовых куртах (они уже давно не ходят в люди в галстуках), приосанившись, затеяли спор о путях прозападной цивилизации, о том, как все это обезличивает... Вызывающий вид пьяного льстит их умеренному либерализму.
Ведь шут – это бунтарь, вышедший из народа, который так мил издали своей естественностью. А там уж некие хиппари, давно и прочно нарисованные у подножия памятника Пушкину как "племя младое, незнакомое", не выдержав, вынули стильный фотик и запечатлели всех троих. Будет потом над чем приколоться!
Телевизионщики привели настоящего клоуна, поставили его на табурет и, стильно орудуя камерами, снимают, как излагает он галиматью на фоне Пушкина – ту самую, что толкаю вам я, но со смаком, со вкусом. И ТУТ ПОЯВЛЯЕТСЯ ОН. Он – Некто. Точнее, Никто.
Походка его неуверенна, движения рук неумелы. Если он спросит про время, то затем, что хочет спросить про время, а не затеять беседу с блондинкой. А если услышит как избранница вопрошает избранника:"А какие девушки вам нравятся больше – низенькие или высокие?", то непременно смутится и застынет среди толпы, как вкопанный, дабы поразмыслить о том, что это за существа такие – некоторые, которые классифицируют друг друга по вторичным признакам. И ничего, как водится, не надумает.
Профессор почтет его ничего за ничто. Прочий – за нечто, что уныло торчит на пути. И в самом-то деле, если уж ты нигилист, то валяй, будь контрапунктом. Но останавливать музыку!.. Нет уж, простите! Всем им несложно его обойти. Для этого даже не надо прибегать к грубой работе локтями. Достаточно выписать из толпы взглядом. Или – что вернее – не вписать тем же взглядом путем его отсутствия.
Лишь горький пропоица, которому наш герой посоветует сменить головной убор, ибо близко царствие небесное, а оно нудится силою, вдруг заявит не глядя: "Да иди ты!.. Сам ты алкаш." .... Оно всем понятно, что героев таких не бывает, что сознание мое выстроило схемку, вырезав для собственного комфорта многообразие... А все ж таки поведусь я за схемкой далече и прикину, что будет дальше.
Почему-то мне кажется, что если герой тот приедет на "Рейнбоу", то бишь ежегодное собрание "младого племени", где люди, играющие в индейцев, решают на поляне с токинстигом как им подольше не <попадать> в толпу... Так вот, если он сунется в ближний лес в своих нестильных кроссовках (по недоразумению герой наш полагает, будто к джинсам идут любые кроссовки, бесконечное же разнообразие следует наблюдать в природе, а не в предметах потребления), а там – вот те раз! – семинар по фрилаву...
И все, вместо того, чтобы предаваться теории, недвусмысленно помышляют о практике... Ох и тут наш герой – надо же! надо же! – поморгав на задворках, что-то разленится, что-то потянется, что-то такое сам себе скажет, и уснет на траве. А приснится ему попсовая песенка. Простенькая-препростенькая. Лирическая такая. Про любовь, про морковь...